Крымскотатарское эго

Семья Османа

Двухэтажный дом, небольшая теплица с овощами, корова и 25 соток — сорокавосьмилетний Осман поднимал свое хозяйство с нуля 20 лет. Он — крымский татарин, на историческую родину приехал из Узбекистана в 1991 году к брату-близнецу, который обосновался здесь тремя годами раньше. «Брат взял участок в чистом поле, где даже дорог не было. Никто эту землю не выделял — это был самозахват. Только вернувшиеся крымские татары просто брали и делили поле по восемь соток между собой,— рассказывает Осман.— Когда я приехал, на участке брата был двухкомнатный самострой, в котором не было ни света, ни воды. В этой постройке жили десять человек: наши родители, братья, сестры и семья брата». Строиться помогали друг другу по очереди: сначала один при поддержке родственников и земляков налаживал быт, а потом участвовал в строительстве других домов. Недвижимость на полуострове стала дорожать в период репатриации крымских татар в начале 1990-х, когда им разрешили возвращаться на историческую родину. Тогда не все могли позволить себе купить дом. А после развала Союза это и вовсе стало практически невозможно, особенно для тех, чьи сбережения тогда «сгорели».

По данным Института этнологии и антропологии РАН

Осман в начале 1990-х самовольно взял участок на обочине дороги в селе Приятное Свидание под Симферополем. «Когда я сделал разметку для фундамента, пришел председатель местного сельсовета Иванов и предъявил: “Почему ты здесь без спроса что-то делаешь?” — вспоминает Осман.— А я ему: “Мне надо где-то жить. Мне уже 26 лет, жениться пора”». Участок на пустыре с горкой ему отказывались оформлять как собственность, но Осман настойчиво просил у сельсовета официальных документов, подтверждающих его право пользоваться этой землей. Долгое время он слышал: «Зачем ты вообще приехал?» — но в конце концов добился своего. Сейчас он живет здесь со своей большой семьей: женой, тремя детьми; отцом и дядей — жертвами депортации 1944 года.

Работу в этот период тоже было сложно найти, а если и были вакансии, то крымским татарам часто отказывали. Журналист Лиля Буджурова вспоминает, что в начале 1990-х в Крыму была сильная дискриминация по национальному признаку: «крымских татар на работу брал только сумасшедший», потому что их «не понимали и боялись», но вскоре это прекратилось. Они стали работать водителями маршруток, торговать на рынках, открыли кафе, сейчас работают юристами, врачами, учителями. Но в судах и в силовых ведомствах крымских татар до сих пор почти нет, говорит политолог Юсуф Куркчи. В большом бизнесе и власти они тоже представлены мало.

Осман до сих пор занят строительством и благоустройством дома. Вообще для крымского татарина состояние «вечной стройки» — это привычное дело.

— Мы все всегда делали сами. Кирпичи, например, не покупали — мы использовали строительные отходы. Мы до сих пор перестраиваемся, потому что много ошибок допустили при первоначальной стройке.

— А коммуникации вам кто проводил?

— Воду и свет сами проводили. Пока ждали разрешения от сельсовета, сами ставили электрические столбы и клали трубы. А в прошлом году нам газ дали.

Жена Османа — Линара — с родителями, братом и сестрой переехала в Крым также в 1991 году, тогда она ходила в 7-й класс.

— В Самарканде мы жили в достатке, в хорошем месте. А когда приехали в Крым, денег на хороший дом не хватило. Мы долго жили в плохих условиях, в неблагоустроенном поселке. Было очень тяжело, я плакала, трудно привыкала.

— Вы считаете, что здесь ваша родина?

— Да. Здесь предки наши жили, здесь наша история. Нам этот вопрос в 90-е часто задавали. Да, мы родились в Узбекистане, но мы всегда чувствовали, что наши корни далеко, в Крыму.

У супругов в Средней Азии остались родственники, но они не могут переехать уже: говорят, не потянут. Раньше при украинской власти, как поясняет Осман, крымские татары, возвращавшиеся после депортации, сразу получали гражданство, все документы им оформляли быстро. А сейчас те, кто пожелает вернуться уже в российский Крым, окажутся равны перед законом как все иммигранты: скорее всего, никаких преференций для них уже не будет.

У Османа нет постоянной работы, в основном он занят продажей овощей и фруктов, выращенных на своей земле. Но, как он признается, лучше быть постоянно трудоустроенным, иметь стабильную зарплату, минимальные социальные гарантии, а потом — и пенсию.

— Сейчас у меня все что угодно может произойти: неурожай может быть. Например, мои деревья последние три года болели. Не всегда есть что продавать, поэтому и бизнес нормально оформить не могу.

— Как тогда вы вообще торгуете?

— Раньше я мог выйти на обочину трассы и за пару часов продать десять килограммов груши, выручить несколько сотен рублей, чего на один день было достаточно. А сейчас на дорогу уже не выйдешь — не разрешают и пресекают. Это еще при Януковиче началось. Теперь у меня этот ящик груш гниет.

— А на рынок возить пробовали?

— Чтобы поехать на рынок в Симферополе, надо потратиться на бензин и отправляться уже с большим грузом — не меньше полутонны. Везти несколько килограмм нет смысла. В прошлые сезоны мы так часто делали, продавали товар на Привозе. Но сейчас главная проблема в том, что нас стали гонять.

За деятельностью мелких и средних предпринимателей здесь стали следить строже. Многие отмечают, что в Крыму часто бизнес вели неофициально, в обход закона. Власти почти 20 лет закрывали глаза на это явление, фактически не препятствуя крымским татарам вести дела, так как именно они с начала 1990-х были в неравных условиях с остальными бизнесменами на полуострове. Начинать с нуля им приходилось с небольшими деньгами, и местные смотрели на них как на чужаков. Тем не менее за эти 20 лет крымские татары смогли занять целые бизнес-ниши на полуострове: сувенирные лавки, прибрежные кафе, маршрутные такси считаются здесь традиционным крымскотатарским занятием. Но российские и украинские предприниматели считают, что решение об ужесточении контроля за нелегальной торговлей справедливо. По их словам, бизнесмены будут одинаково платить налоги, у всех будут равные конкурентные возможности.

Осман говорит, что денег в его большой семье не хватает. Хозяйка дома Линара не работает, помогает мужу и воспитывает детей. Супруги жалуются на то, что бензин не подешевел, продукты подорожали, а портфель с учебниками для младшего сына стоил почти 1,5 тыс. руб. Если в семье есть пенсионер, то становится намного проще. У отца Османа пенсия выросла за последние полгода до 10 тыс. руб.

По данным Крымстата, 2014

По данным Крымстата, 2014

Осман и его родные референдум о присоединении Крыма к России бойкотировали, но российские паспорта все же получили, при этом оставив украинские. В период мартовских событий они были напуганы происходящим: «боялись, что могут начаться военные действия» или повторная депортация. Осман, как и большинство его земляков, довольно болезненно воспринял решение местных властей о запрете проводить митинг на центральной площади Симферополя 18 мая в годовщину депортации крымских татар (взамен было предложено провести День памяти жертв депортации на окраине города).

И местные русские, и крымские татары признают взаимную неприязнь, которая, впрочем, за 25 лет ни разу не вылилась в насильственные столкновения, и на бытовом уровне все обходилось без серьезных конфликтов. Напряженность, по словам журналиста Лили Буджуровой, чаще всего была вызвана самой властью: с давних пор все конфликты крымских татар с ее представителями интерпретировались как межнациональные. Всплеск напряженности снова случился в начале марта 2014 года перед референдумом. «Весной это отчетливо ощущалось, конечно: в автобусе могли попросить не говорить на крымскотатарском»,— вспоминает она.

Несмотря на то что стало спокойнее, многие крымские татары беспокоятся, что государство будет их притеснять.

— Наших лидеров (Мустафа Джемилев и Рефат Чубаров — первые лица Меджлиса, представительного органа крымских татар.— «Ъ») не пустили ведь обратно в Крым после их критических замечаний в адрес власти. Мы в меньшинстве, нас могут прижать так, что мы уедем сами.

— Насколько велик авторитет Меджлиса для вас?

— Я полностью доверяю решениям и действиям Меджлиса, как и большинство крымских татар. Но я все-таки считаю, что на контакт с действующей властью надо идти. Хоть и многое во власти изменилось. Председателя сельсовета, например, уже не удастся избрать прямым голосованием, его назначают теперь сверху. А у нас все же был другой интерес — самим выбирать.

— А положительных изменений вообще ждете?

— Боюсь, проблемы крымских татар так и останутся нерешенными.

Впрочем, добрые слова об Украине от крымских татар тоже услышать сложно: государство на протяжении 20 лет почти не занималось вопросом крымских татар и ограничивалось тем, что присылало смотрящего из Киева. Бывший глава Бахчисарайского района Ильми Умеров признает: «У нас, конечно, есть большие претензии к Украине. Ни одного закона по нам за 20 лет не приняли вообще. В Киев о нас подавали информацию местные силовики, которые нас терпеть не могли, и те, кто сейчас первыми шапки повернул. Мы тогда были сепаратистами, потому что хотели автономии, а теперь мы опять сепаратисты, потому что не очень хотим быть в составе РФ». А председатель Госкомитета Крыма по делам национальностей и депортированных Заур Смирнов считает, что «то хорошее, что происходило здесь с крымскими татарами до референдума, было не благодаря украинской власти, а вопреки».

После мартовских событий 2014 года из Крыма уехало несколько тысяч крымских татар: в основном это члены партии «Хизб ут-Тахрир», потому что их организация запрещена на территории России. Но массового оттока населения нет: даже недовольные присоединением к России хотят жить «на своей земле».

Семья Рустема

«Мы, конечно, привыкли к Украине за эти годы. К тому же там остались многие друзья. Такие резкие изменения тяжеловато переживать. Но важно не с кем мы, главное — мир и спокойствие»,— тридцатипятилетний Рустем придерживается нейтральной позиции в вопросе присоединения Крыма к России, на мартовском референдуме он не голосовал. Сейчас, как он признается, есть ощущение неопределенности: «А вдруг события на востоке Украины перекинутся сюда?» Крымский татарин с женой и двумя маленькими детьми (два года и восемь месяцев) живет в населенном пункте, в котором около 1,5 тыс. человек обосновались на самозахватах, еще 1,5 тыс. имеют здесь просто дачные участки, а остальные 2 тыс. находятся на официальной деревенской территории. Свой дом с участком девять соток крымский татарин купил. «Я хотел, чтобы все было официально оформлено, чтобы были все коммуникации. Я не хотел строить на самозахвате»,— поясняет Рустем.

Маленьким ребенком он приехал в Крым из Узбекистана в 1988 году с мамой и старшей сестрой. Тогда государство выделило репатриантам жилье — «переселенческий дом». Спустя несколько лет семья купила крымскотатарский дом довоенной постройки в деревне Белогорского района. Маме Рустема было особенно тяжело: много лет она проработала в Средней Азии бухгалтером, а здесь пришлось переквалифицироваться — трудиться в садоводческих бригадах. «В любом случае стоило возвращаться, несмотря на все сложности. В родной дом всегда хорошо возвращаться»,— говорит с улыбкой Рустем. Сам он после службы в армии перебрался в Симферополь и устроился работать грузчиком на центральном рынке, а потом — кладовщиком. Через три года стал учеником на мебельном производстве, а теперь вот уже десять лет делает мебель на заказ сам в своей домашней мастерской.

Жена Рустема Эмине переехала в Крым с семьей из Средней Азии относительно поздно, в 2002 году.

— У нас было всего полторы тысячи долларов. Этих денег даже на половину дома не хватило бы. Через три месяца я устроилась работать на оптовую базу без трудовой книжки. Официально меня оформили только через шесть лет.

— Стоило ли возвращаться, учитывая все эти трудности?

— И там было тяжело, и здесь тяжело. Но у нас была цель — жить на земле наших предков.

После присоединения Крыма доходы семьи Рустема упали. Его мама, которая сейчас работает на центральном рынке, жалуется на плохую торговлю в период провального летнего сезона; у самого Рустема стало меньше заказов, потому что у многих в целом доходы упали из-за оттока туристов, кроме того, поднялись цены на рабочие материалы. «Финансово я немного пострадал,— переживает глава семьи,— но думаем, это все временно, наверное». Его жена говорит, что их спасают детские пособия и пенсия свекрови.

Семья Рената

Сорокавосьмилетний Ренат, открывший в 2007 году придорожное кафе под Симферополем,— один из редких предпринимателей, который не жалуется на потери в бизнесе в связи с событиями марта 2014 года. Он признается, что сейчас важно решать те проблемы, которые у него росли снежным комом 20 лет, с момента репатриации семьи. С 1997 года Ренату так и не удалось оформить право на использование земли, на котором стоит его заведение; а также ему создавала сложности в ведении бизнеса милиция, которая часто приезжала с инспекцией. Несколько лет он добивался разрешения на владение землей — самозахвата, на котором сейчас строится новый дом.

Ренат и его семья не бойкотировали мартовский референдум и проголосовали за присоединение к России — среди крымских татар таких меньшинство.

— Мы жили на Кубани долго, жили в мире и дружбе с русскими, никаких проблем не было. Еще у нас и наших родственников есть в семье смешанные браки. Мы не против украинского народа, но у них просто политики другие. Мы их не принимаем.

— Считаете, что с Россией будет лучше?

— Я надеюсь, что теперь основные наши проблемы будут решены, потому что, насколько я знаю, в России они решаются по-другому. Если Украина вступила бы в Евросоюз, я бы уехал с семьей из Крыма.

— Почему?

— Я человек религиозный, я не принимаю европейские ценности: однополые браки, в общем, разврат.

Сразу после присоединения Крыма к России старший сын Рената Рустем — двадцатидвухлетний студент юридического факультета ТНУ — вступил в «Единую Россию», чтобы «в будущем пойти в большую политику». Он, как и его отец, поддерживает шаги президента Путина, подписавшего указ о политической реабилитации крымскотатарского народа, а также закон о присвоении крымскотатарскому языку статуса государственного. При этом многие их земляки здесь скептически относятся к этим решениям, воспринимая эти документы как формальность.

С момента репатриации крымские татары успели не только построить дома, мечети, завести бизнес и создать свой представительский орган. Более чем за 20 лет в Крыму у них сформировалась своя элита: в 1990-х здесь появились национальный театр, вуз, где учатся преимущественно крымские татары, с 2006 года работает крымскотатарский телеканал. На новые процессы в Крыму представители элиты крымских татар, как и простые рабочие и фермеры, реагируют по-разному.

Отца крымского татарина Османа депортировали дважды. Во время репрессий 1937 года его семью раскулачили и сослали на Север. Вскоре мальчик остался сиротой, и земляки увезли его обратно в родной Судак. 11 мая 1944 года вышло постановление Государственного комитета обороны «О крымских татарах», в котором говорилось, что за участие в немецких добровольческих воинских частях и карательных отрядах, дезертирство и сотрудничество с вражеской разведкой крымские татары подлежат депортации. На НКВД была возложена задача до 1 июня выслать всех крымских татар с территории полуострова и поселить их в районах Узбекской ССР. Операция по выселению проходила в максимально сжатые сроки — с 18 по 20 мая. Для отца Османа, которому на тот момент было чуть больше пяти лет, эта ссылка стала второй в жизни. Помимо крымских татар депортации подлежали болгары, греки, армяне, немцы и «лица иностранного подданства». Переселенцам разрешали взять с собой только личные вещи и немного продовольствия. Оставшееся имущество изымали наркомы. Людей перевозили в специально сформированных эшелонах по тому же принципу, что и заключенных. За эти два дня было депортировано более 180 тыс. человек. Многие из них погибли по дороге от голода и болезней.

«Крымских татар обвинили в предательстве. Мне было семь лет, и я уже был предателем»,— возмущенно говорит Февзи Якубов, ректор Крымского инженерно-педагогического университета. Он достает статистику военных лет. «Семь крымских татар удостоены звания Героя Советского Союза. В Крыму только один дважды Герой — он крымский татарин. Всего во Второй мировой войне участвовало 60 тысяч крымских татар. Более полутора тысяч офицеров, 97 из которых — женщины. Здесь написано, что 36,6% воевавших погибли на поле боя. Предатели?! Около года в Симферополе действовала самая крупная подпольная партизанская организация, глава — крымский татарин. К 15 января 1944-го — это статистика из архивов! — численность партизанских отрядов в Крыму составляла 3733 человека, из них 598 крымских татар. 12 человек были представлены к награде Героя СССР, когда уже шло выселение. Вы понимаете? Немцы сожгли 127 крымскотатарских сел. И это крымские татары предатели?!» — листок дрожит в руках Якубова.

Сам факт депортации для большинства крымских татар остается незажившей раной. Именно это во многом формирует их отношение практически ко всем проблемам: начиная от языкового и земельного вопроса и заканчивая темой присоединения Крыма к России.

21 апреля 2014 года президент Владимир Путин подписал указ «О мерах по реабилитации армянского, болгарского, греческого, крымскотатарского и немецкого народов и государственной поддержке их возрождения и развития». Как указано в документе, его цель в «восстановлении исторической справедливости, устранении последствий незаконной депортации». Ранее Путин говорил, что необходимо сделать все, чтобы процесс вхождения Крыма в РФ «был связан с реабилитацией и восстановлением законных прав и интересов крымскотатарского народа». «Этот народ действительно очень серьезно пострадал во времена сталинских репрессий. Мы, безусловно, должны сделать все от нас зависящее, чтобы вхождение Крыма в Россию сопровождалось всеми необходимыми мерами и процедурами по реабилитации крымских татар, по их комфортному самоощущению. Еще Екатерина II, присоединив Крым, подписала указ о том, чтобы крымские татары чувствовали себя комфортно»,— сказал президент в ходе прямой линии 17 апреля.

Указ предусматривает создание национально-культурных автономий репрессированных народов. Этот статус не подразумевает прав на территорию, он обеспечивает лишь самоуправление в сфере языка и культуры именно в тех местах, где конкретное этническое население составляет большинство. Экс-глава Меджлиса крымскотатарского народа (теперь уже депутат Верховной рады Украины) Мустафа Джемилев заявил сразу после публикации документа, что этого они никогда не добивались и что крымским татарам нужна национально-территориальная автономия, а не культурная. Джемилев добавил: «Мой народ в реабилитации не нуждается, а нуждается в ней сама Россия — когда нас депортировали, Крым был в составе РСФСР», поэтому «принимать такие указы нужно было не сейчас, а намного раньше». Надо отметить, что за 23 года закон о реабилитации депортированных народов не был принят и на Украине.

Дядя Османа тоже был депортирован в 1944 году и почти всю жизнь прожил в Узбекистане. Сейчас ему восемьдесят, он рассказывает, что реабилитации добивался много лет. «Я писал и в Киев, и в Москву, и в Европейский суд,— признается он.— Сейчас я хочу устроиться здесь, в Крыму. Я надеюсь, что этот указ поможет продвинуться в этом вопросе». Сразу после того, как президент подписал закон, в крымских паспортных столах выстроилась очередь за бумагами о реабилитации (их могут получить те, кто родился до 1957 года). Пока эти справки имеют формальное значение, но, как объясняют сами крымские татары, старикам важно получить документ, где написано, что они не были предателями. При этом многие из них здесь рассчитывают на денежные выплаты в счет потерянного имущества во время депортации. «Так нас мог реабилитировать кто угодно,— говорит Осман.— Мы рассчитывали на компенсации».

Но денежных выплат законом не было предусмотрено, средства из федеральной программы направлены на решение инфраструктурных проблем крымских татар. Председатель Госкомитета Крыма по делам национальностей и депортированных Заур Смирнов говорит, что главное сейчас — «обеспечить жильем тех, кто стоял в очереди на получение дома» и улучшить «инженерные коммуникации в местах компактного проживания крымских татар». «Уровень обеспеченности этих районов водой, газом, электричеством низкий. Где-то дороги плохие, а где-то их вообще нет»,— поясняет чиновник.

Довольно болезненно крымские татары отреагировали на запрет региональных властей на проведение митинга в 70-ю годовщину депортации 18 мая 2014 года на центральной площади Симферополя. Только с третьего раза организаторам удалось согласовать акцию, которую в итоге разрешили провести только на окраине города. Впервые более чем за 20 лет памятные мероприятия прошли не в центре столицы Крыма. Многим крымским татарам это показалось знаком давления или притеснения. Колонны омоновцев, сопровождающие митингующих, железные ограждения, вертолет, автозаки — крымские татары, не привыкшие здесь к такому, восприняли это как оскорбление.

«Зачем запретили День скорби? Ты можешь потом завалить миллиардами, но это будет бесполезно — нанесена жуткая, страшная обида,— считает журналист Буджурова.— Люди воспринимают это так: “Нам запретили даже плакать”». А по словам Аксенова, была проявлена «прежде всего забота о гражданах: и о русских, и о крымских татарах». После напряженных февральских и мартовских событий 2014 года в Крыму местные власти пытаются подстраховаться, чтобы не допустить любых нежелательных инцидентов. «Если у меня будет вероятность полпроцента, что при какой бы то ни было акции с кем-то может произойти несчастье, я ничего не буду проводить»,— объясняет он. Несмотря на то что с начала 1990-х на подобных митингах не было ни одного случая столкновений, глава республики считает, что «все эти 20 лет мероприятия использовались как шантаж действующей власти с целью продемонстрировать силу и сказать, что татары готовы на все».

«После каждого митинга власть трусливо шла на уступки. Это были не траурные мероприятия,— поясняет господин Аксенов.— Крымские татары, особенно молодые, шли толпой, вызывающе себя вели, ездили с крымскотатарскими флагами, реально пытались морально унизить русских». Ситуация вокруг митинга в годовщину депортации в итоге стала для многих крымских татар индикатором отношений с властью после присоединения к России. Как признаются сами крымские татары, поначалу у них даже появился страх повторной депортации.

«Одна из причин ожидания изменений в худшую сторону — на генетическом уровне, потому что ни одна из страниц истории Крыма, которая была написана с участием России, не была хорошей»,— объясняет политолог Юсуф Куркчи. Февзи Якубов, ректор педагогического университета, считает, что «воевать сила на силу — это старо». «Проблемы надо решать на поле боя интеллекта. Наша главная проблема, что история у нас ситуативная,— поясняет он.— Я всегда твердил, что Крымское ханство надо серьезно изучать. Его представляют как варваров и набежчиков, а я еще в Киеве говорил: 340 лет ханству, из них общая продолжительность войн с Русью — 39 лет. Остальное время мы дружили!»

С 1944 года — с момента депортации, говорит политолог Куркчи, крымские татары находятся в ментальной конфронтации с русским миром, для них Россия — это СССР. С ним согласен историк Закир Закиров: «Надо работать с интеллигенцией. Им очень нужно внимание. У власти сейчас хозяйственники, они думают, что проложат дороги, построят дома — и все наладится. Но до тех пор, пока крымский татарин будет воспринимать РФ как СССР, он будет держать фигу в кармане. Скажет спасибо, что дали, зайдет домой и будет ругать власть».

В течение года с момента присоединения полуострова к России представительный орган крымских татар — Меджлис — переживал не самые простые времена. Сначала его лидерам запретили провести митинг в годовщину депортации в центре Симферополя; потом прокуратура Крыма обвинила их в экстремизме и запретила въезд на полуостров; в сентябре 2014 года вышло постановление о выселении Меджлиса из занимаемого им здания; а в январе 2015 года был арестован один из руководителей представительного органа по подозрению в организации массовых беспорядков. Одни эксперты считают, что власти региона выбрали чрезмерно жесткую политику по отношению к Меджлису, другие утверждают, что иных путей установить диалог уже не осталось. Между тем после парламентских выборов, прошедших в Крыму осенью прошлого года, несколько крымских татар (в том числе из Меджлиса) получили высокие должности в правительстве и работают во властных органах разного уровня. При этом Меджлис в течение года неоднократно обвинял руководство региона в попытках внести раскол в свою структуру.

До мая 2014 года власти предлагали Меджлису посты в Госсовете. Но переговоры не имели успеха, а лидеры органа национального самоуправления крымских татар не поменяли своего отношения к референдуму 16 марта, против которого они выступали. В итоге въезд на полуостров был запрещен экс-председателю Меджлиса Мустафе Джемилеву и нынешнему главе организации Рефату Чубарову. Правоохранители обвинили господина Чубарова в экстремистских действиях, а господина Джемилева — в разжигании межнациональной розни. Вице-премьер правительства Крыма Дмитрий Полонский заявил тогда, что считает запрет на въезд для лидеров Меджлиса «справедливым решением», потому что он вел «неконструктивную политику, повсеместно хая РФ» и «пытался нарушить межнациональный мир и согласие в Крыму». В представительном органе крымских татар запрет на въезд для их лидеров назвали «акцией устрашения» и попыткой «расколоть единство» крымских татар.

По данным ЦИК республики Крым

Председатель счетной палаты Курултая Заур Смедляев рассказал «Ъ», что вместе с запретами и шли регулярные «беседы с членами Меджлиса». «Их представители власти пытались переманить на свою сторону. Обещали должности, угрожали выдворением за пределы Крыма или даже тюрьмой»,— отметил Заур Смедляев. В сентябре Меджлис выселили из здания в центре Симферополя. Офис на улице Шмидта арендовал благотворительный фонд «Крым». Прокуратура республики по суду потребовала от организации исключить из числа учредителей Мустафу Джемилева (по законам РФ учреждать благотворительные фонды не может человек, которому запрещен въезд в Россию), а здание опечатали судебные приставы. «Это попытка оказать давление на людей, которые ведут активную общественную деятельность, которые открыто заявляют о нарушениях прав человека в Крыму»,— сказал член Меджлиса Эскендер Бариев.

26 января 2015 года с обыском на единственный в мире крымскотатарский телеканал АТР пришли следователи СКР по Крыму. Офис СМИ в Симферополе окружили автоматчики, около двух десятков вооруженных омоновцев вошли в здание. Обыск на телеканале продолжался больше восьми часов. Следователи искали видеозаписи митинга, который прошел в Крыму 26 февраля 2014 года. Тогда у стен Госсовета одновременно провели многотысячные акции сторонники Меджлиса и пророссийские активисты. На площади произошли столкновения, погибли два человека. Гендиректор АТР Эльзара Ислямова говорит, что следователи и раньше обращались к телевизионщикам (АТР 26 февраля вел прямую трансляцию митингов) за видеозаписями. «Мы видеоматериалы предоставили. Но мне сказали, что, возможно, мы что-то утаили и поэтому у нас прошел обыск».

Заместитель генерального директора по информационной политике АТР Лиля Буджурова считает, что обыск — это попытка давления на СМИ. «Мы единственный телеканал, который открыто рассказывает обо всех проблемах в Крыму. Видимо, власти это не нужно»,— говорит она. Вице-премьер Крыма Дмитрий Полонский заверил, что в обысках на телеканале «нет политической составляющей», а правоохранители «проводят мероприятия в рамках расследования уголовного дела». В сентябре 2014 года руководство телеканала ATP получало предупреждение из Центра по противодействию экстремизму. В нем говорилось, что управление Роскомнадзора по Крыму и Севастополю проинформировало МВД о том, что канал «упорно закладывает мысль о возможных репрессиях по национальному и религиозному признаку, способствует формированию антироссийского общественного мнения, преднамеренно разжигает среди крымских татар недоверие к власти и ее действиям, что косвенно несет угрозу экстремистской деятельности». Сейчас руководство телеканала опасается, что скоро ему вовсе не удастся выходить в эфир. Лицензия на вещание АТР заканчивается 1 апреля, а документы на ее продление телеканалу возвращают уже четвертый раз на доработку.

Уже через три дня после обыска на АТР после допроса в Бахчисарайском управлении СКР по Крыму был задержан заместитель председателя Меджлиса Ахтем Чийгоз. Вечером 29 января суд Киевского района Симферополя арестовал его на два месяца. Чуть позже срок ареста по ходатайству прокурора Крыма Натальи Поклонской был продлен до 19 мая. Ахтема Чийгоза подозревают в организации массовых беспорядков у стен крымского парламента 26 февраля 2014 года, во время которых погибли два человека и был нанесен ущерб на 600 тыс. руб. (сторонники Меджлиса 26 февраля захватили часть первого этажа Госсовета и уничтожили там мебель). Зампреду Меджлиса грозит до 15 лет тюрьмы. Крымские власти настаивают, что задержание Ахтема Чийгоза не имеет политических мотивов. «Там было два митинга. Почему задерживают и допрашивают только сторонников Меджлиса? Ведь там была еще акция, организованная «Русским единством», которое тогда возглавлял Сергей Аксенов»,— говорит зампред главы Меджлиса Нариман Джелялов.

Арест Ахтема Чийгоза не вызвал публичной реакции среди крымских татар. На полуострове не прошли митинги или акции в его поддержку. «Крымские татары разочарованы Меджлисом,— рассказывает один из крымскотатарских политологов на условиях анонимности.— Весной, когда многие хотели протестовать против итогов референдума и всего случившегося, лидеры Меджлиса отсиделись. Влияние Меджлиса на народ снижается. В то же время крымские татары, которые сегодня во власти, почти ничего не сделали, чтобы завоевать авторитет и симпатии среди своих».

В сентябре 2014 года в Госсовет попали три крымских татарина (всего в парламенте стало 75 депутатов, а не 100, как было раньше). Все они прошли в парламент по списку «Единой России». Ремзи Ильясов занял кресло вице-спикера, Эдип Гафаров получил пост главы комитета по межнациональным вопросам, а Лентун Безазиев вел первое заседание Госсовета — как самый возрастной депутат. Крымские татары работают и в правительстве Крыма. Госкомнац возглавляет заместитель председателя Меджлиса Заур Смирнов (летом его отстранили от работы в Меджлисе, потому что он отказался уволиться в июне 2014 года, когда эта организация отзывала своих представителей из органов власти). Вице-премьер Крыма — крымский татарин Руслан Бальбек. В мае 2014 он сменил на этом посту ставленника Меджлиса Ленура Ислямова. Руслан Бальбек всегда открыто был в оппозиции к органу самоуправления крымских татар и его лидерам Мустафе Джемилеву и Рефату Чубарову. Эксперты считают, что крымские татары могли бы быть больше представлены во власти, если бы Меджлис не бойкотировал выборы. «Тогда они теоретические имели бы шансы на преодоление пятипроцентного барьера, но не факт, что это удалось бы»,— полагает политолог Андрей Никифоров. Глава Меджлиса Рефат Чубаров объяснял бойкот выборов в Госсовет тем, что участие в них станет признанием российской принадлежности Крыма.

Советник главы республики, политолог Александр Форманчук рассказывает, что представительство крымских татар в местной власти «заметно уменьшилось». «Если раньше их было около 1,5 тыс. по всем городским, поселковым и районным советам Крыма, то теперь около 200 (депутатов всех уровней в Крыму стало примерно в два раза меньше.— «Ъ»). Это связано с тем, что крымские татары не так активно баллотировались и голосовали, как остальные крымчане. В некоторых районах Крыма на выборы пришло не больше 20% крымских татар, тогда как в целом явка превысила 50%»,— говорит эксперт. Вместе с тем господин Форманчук отмечает, что представительство крымских татар во власти возросло. Связывает он это с ростом популярности и авторитета у общественного движения «Крым», которое возглавляет вице-спикер Госсовета Ремзи Ильясов. Александр Форманчук считает, что эта организация активно «отбирает сторонников» у Меджлиса. «Меджлис лишился административного ресурса. Раньше распределение всех средств на обустройство репатриантов шло через него. Теперь этот ресурс у движения «Крым», которое активно сотрудничает с властью»,— объяснил политолог.

В Меджлисе новую организацию назвали «проектом власти», который создается, чтобы «игнорировать представительный орган крымских татар». О необходимости создания подобной альтернативной структуры еще в августе 2014 года говорил в интервью «Ъ» советник главы республики, политолог Александр Форманчук. «Надо формировать крымскотатарскую контрэлиту в противовес Меджлису — ту контрэлиту, которая будет заниматься не самоубийством в рамках РФ, а вступать в сотрудничество с властями. Надо опираться на общественные движения, на новые организации, на людей, которые меньше запятнаны политикой»,— сказал он. Крымскотатарский историк Гульнара Бекирова утверждает, что похожие методы уже использовались раньше. «Немалые усилия предпринимались администрацией президента Виктора Януковича, чтобы внести раскол и запретить Меджлис, но попытки эти успешными не были. По тому же пути отправились новые российские власти,— говорит она.— Не думаю, что у них это получится. Ни разрушить саму эту структуру национального самоуправления, ни переформатировать, посадив во власть послушное марионеточное руководство, невозможно, поскольку все эти попытки уже неоднократно предпринимались и давно известны и понятны крымскотатарским активистам».

Председатель Меджлиса Рефат Чубаров и его заместитель Нариман Джелялов на заседании

Крымские власти за прошедший год неоднократно предпринимали попытки переформатировать Меджлис. В конце февраля в здании правительства республики прошла встреча с представителями этой организации. На ней присутствовали 10 из 33 членов Меджлиса, а общались с ними вице-премьер Крыма Руслан Бальбек и вице-спикер Госсовета Ремзи Илясов. «Меджлис в последние месяцы делает только политические заявления, которые не имеют отношения к реальности. В то же время накопилась масса проблем народа, которые нужно решать в том числе с участием органа национального самоуправления крымских татар»,— сказал господин Ильясов. Он сообщил «Ъ», что на встрече обсуждался созыв заседания Меджлиса, который обсудит возможность проведения внеочередного Курултая — национального съезда, в полномочия которого входит переизбрание руководителя и членов Меджлиса. Через неделю в Симферополе прошла пресс-конференция членов движения «Крым», которое возглавляет Ремзи Ильясов. Они сообщили, что создали в Курултае фракцию с одноименным названием, в которую вошли 105 из 248 делегатов. Как рассказал «Ъ» делегат Курултая и председатель Бахчисарайского райсовета Рефат Дердаров, фракция «Крым» намерена в апреле-мае созвать заседание Курултая и поставить на нем вопрос о недоверии нынешнему председателю Меджлиса Рефату Чубарову. Заменить его предлагается Ремзи Ильясовым. Политолог Андрей Никифоров считает, что за прошедший год (после присоединения Крыма к РФ) крымская власть не нашла «новых концептуальных подходов» к решению вопроса крымских татар. Поэтому действует по старому шаблону, что подразумевает сотрудничество с Меджлисом как с «неким крымскотатарским правительством-представительством». По его словам, «это имело бы смысл, если бы Меджлис и Курултай стали органами крымскотатарской национально-культурной автономии», что дало бы Меджлису повод уйти от лишней политизированности.

В то же время член Меджлиса Ильми Умеров считает, что сторонники вице-спикера Ильясова идут на обман. «Сначала они хотели заменить “Крымом” Меджлис. Потом хотели переподчинить себе Меджлис, а теперь говорят о переподчинении Курултая. Не получится это у них. Нет там у них никаких 105 делегатов и быть не может. Среди делегатов Курултая так много предателей не найдется»,— говорит господин Умеров. Зампред Меджлиса Нариман Джелялов добавляет, что смены руководства Меджлиса «хочет лишь нынешняя крымская власть», а в народе «таких настроений нет». «Меджлис в его нынешнем состоянии исправно работает. Мы готовы к диалогу с властью по решению конкретных проблем нашего народа. Менять состав Меджлиса или его лидера для этого не нужно»,— отмечает он.

Одни эксперты утверждают, что конфликт между Меджлисом и руководством региона может обостриться в ближайшие годы, другие считают, что представительный орган крымских татар может потерять авторитет и стать нейтральной структурой, так как уже постепенно выпадает из политических процессов Крыма.

Продолговатый небольшой домик белого цвета, пара сараев. Во дворе пластмассовая бочка с водой, на веревке сушатся детские вещи. Семья Назлы Халиловой живет на самозахвате возле поселка Чистенькое Симферопольского района больше пяти лет. Воду привозят из города, отапливаются буржуйкой, а газ для готовки пищи покупают в баллонах. Водопровода и канализации здесь нет, электричество на самозахват, который плавно превращается в необустроенный поселок компактного проживания крымских татар, не провели. В таких условиях Назлы воспитывает двух маленьких детей, которые родились, уже когда семья жила здесь. «Сносить этот дом мы не собираемся. У нас нет ни другой земли, ни другого жилья. Только это. Если я его снесу или кто-то его снесет, то наша семья останется на улице. Конечно, мы надеемся, что участок удастся узаконить и сюда проведут коммуникации. Хотя бы воду и свет для начала», — говорит Назлы.

После депортации дома крымских татар заняли переселенцы из разных регионов СССР. Прежние жильцы право на собственность потеряли. Проблема бытовой неустроенности крымских татар встала остро с конца 1980-х — сразу с момента первой их иммиграции на полуостров. Жилой фонд в Крыму на тот момент не был рассчитан на такой приток переселенцев. Но и позже власти медленно продвигались в решении этой проблемы. В очереди на получение государственного жилья в исполкомах в середине 1990-х годов стояло 11 тыс. семей крымских татар. В 1996 году около половины репатриантов — 120 тыс. человек — не имели собственного жилья. Несмотря на то что масштаб строительства был огромен — 400 тыс. кв. м, для обустройства вернувшихся из депортации нужно было в три раза больше. Принятые кабинетом министров Украины целевые программы сначала до 2000, а потом и до 2005 года проблему не решили, и приехавшие на родину крымские татары от безысходности шли на крайние меры — самозахваты пустых земель.

Когда жить было негде, дома строили на полях под Симферополем, Бахчисараем, Судаком и другими городами. Эти стихийные поселения здесь называют «полянами протеста».

«Приезжали чаще всего ночью в чистое поле с небольшим грузом стройматериалов: камни, кирпичи — все шло в ход — и начинали быстро собирать стены»,— рассказывает тридцатилетний Энвер, чей отец в начале 1990-х на самозахвате построил дом. А когда Энвер собрался создать свою семью, он точно так же пошел на самозахват земли для строительства своего нового жилья. «Сначала главное было отметить свое место: просто по квадрату сложить крымчак (блоки строительного ракушечника) — без фундамента, без крыши, без окон и дверей»,— продолжает он. Спустя время на этих местах появлялись уже полноценные дома, к которым проводились коммуникации — тоже нелегально. Но многим так и не удавалось довести строительство до конца: по всему Крыму на пустырях можно встретить символически собранные домики по 5–7 кв. м без отделки и крыш, в которых никто не живет.

Для многих репатриантов было принципиально важно вернуться в те населенные пункты, откуда были родом их предки. Сегодня в Крыму нет ни одного района, где бы татары не селились. Но в основном они переехали в Симферополь и поселки вокруг него, Евпаторию, Сакский и Бахчисарайский районы.

Миграционная нагрузка легла в основном на южные территории Крыма и в первую очередь на сельскую местность — в первую волну репатриации число крымских татар, стремящихся именно сюда, достигало 30 тыс. человек. Но на момент переселения крымских татар юг полуострова уже был плотно заселен русскими и украинцами. Такая миграционная нагрузка, как отмечают исследователи, не могла не вызвать социального напряжения.

Доля крымских татар в населении районов полуострова до депортации, по данным переписи

Крымские власти всегда считали самозахваты земель незаконным действием и даже протестной политической акцией. Некоторые политики даже углядели в этом «большую теневую экономику». А бывший мэр Симферополя Геннадий Бабенко в 2007 году сказал: «На каждом самозахвате есть старший, который координирует действия всех, так сказать, подразделений, находящихся на самозахватах. Мы знаем, сколько платится денег, чтобы вступить в этот бизнесовый проект. Скажем, для друзей — это одна сумма, для незнакомых — другая, и у нас есть примеры, когда в Симферополе часть захваченных участков предлагались определенной категории граждан за определенную сумму. Власти должны четко понимать, что все это хорошо организовано, спланировано с целью дальнейшей продажи земли. Земля является товаром, она по закону выделяется бесплатно, и определенная группа населения пытается на этом деле заработать деньги». Многие на полуострове и сейчас придерживаются такого же мнения.

Бывший лидер Меджлиса Мустафа Джемилев хоть и был против самозахватов, но неоднократно заявлял в интервью, что эти действия вполне справедливо могут быть оправданы, так как крымские татары исторически имеют право на владение землей в Крыму и региональные власти не решают их бытовые проблемы.

Уголовная ответственность для захватчиков была введена в 2007 году. Максимальным наказанием за присвоение территорий стало тюремное заключение сроком до трех лет. Между тем под статью о «коллективных самозахватах» до 2011 года не попал ни один человек. Такие данные, согласно докладу исследовательского проекта «Крымский политический диалог», можно обнаружить во всеукраинском реестре судебных решений.

Судебные процессы проводились только по частным случаям, касающимся, как правило, ситуаций вроде переноса забора на территорию соседнего участка. Вмешаться в серьезные конфликты правоохранительные органы были вынуждены всего несколько раз: после резонансных акций крымских татар против сноса незаконных построек на плато Ай-Петри, а также столкновений с представителями фирмы «Олви-Крым» в Симферополе в 2007 году (самозахватчики заняли пустующую площадку компании). Всего тогда было задержано 22 человека, а от действий сотрудников местного «Беркута» пострадали десятки крымских татар.

После этого в 2008 году министр внутренних дел Украины Юрий Луценко объявил о ликвидации всех самовольных присвоений. Однако спустя год на пресс-конференции в Симферополе отказался от своих претензий, назвав крупные объекты самозахватов «исторической данностью».

Самозахваты становились даже темой в предвыборных кампаниях, а заявления об этом звучали на самом высоком уровне — от первых лиц страны. В 2004 году во время президентской гонки Виктор Ющенко пообещал решить земельную проблему, после чего получил широкую поддержку среди крымских татар. Но вопрос так и остался нерешенным. В 2013 году президент Украины Виктор Янукович сказал, что земельный кризис будет улажен «постепенно и цивилизованно», но никаких шагов после этих слов не последовало.

Нынешний председатель Меджлиса Рефат Чубаров уверен: новых захватов не будет, если сегодняшние «поляны протеста» приобретут статус «законных поселков». После присоединения Крыма к России глава республики Сергей Аксенов заявил:

«Моя позиция такая, что есть дома, которые уже были построены лет десять назад, по которым уже были оформлены коммунальные книжки, где платят за электроэнергию, за воду, за свет. Смысла их сносить нет, мы понимаем, у людей это была, возможно, единственная собственность. Надо по этим владениям принять решение по упрощенной форме и сразу их оформить. Вторая категория — это те, которые начали строить, но не достроили без разрешительных документов на самозахваченных территориях. Возможно, к ним стоит подойти с такой же стороны, только дать им возможность полностью подготовить техническую документацию уже согласно закону РФ. И третья категория — эти сараи на полях. По ним однозначно нужно зачистить всю ситуацию. У нас есть массивы, которые готовы для выделения, причем не по национальному признаку. Там будут и крымские татары, и русские».

Самозахватами занимались не только крымские татары, пользуясь ситуацией, это делали и другие жители полуострова. Как признается нынешний вице-спикер Госсовета Крыма Ремзи Ильясов, сегодня около 20% незаконно занятых земель принадлежит не крымским татарам.

Прокуратура Крыма в ходе проверок в течение последнего полугода выявила 3,5 тыс. незаконных строений на самозахватах. К началу февраля 2015 года крымские суды уже успели вынести около 150 решений об их сносе. «Мы будем предлагать хозяевам добровольно сносить самострои. Если нет такой возможности, будем обращаться в местные администрации»,— говорит главный судебный пристав Крыма Станислав Крысин.

Правительство Севастополя подало более 70 исков в суд об аннулировании прав на участки и о сносе зданий. Начальник управления земельного контроля города Роман Шапошников отмечает, что в Севастополе на 300% больше самозахватов земли, чем в среднем по России.

Тем временем с начала этого года сразу в нескольких населенных пунктах полуострова крымские татары выразили готовность добровольно освободить самозахваты, не дожидаясь решений суда. В поселке Никита (Большая Ялта) многие жильцы уже демонтировали свои самострои, в селе Дубки (Симферопольский район) участники «полян протеста» готовы разобрать около 200 домиков своими силами. «Самое важное заключается в том, что люди по собственной инициативе разбирают времянки, поверив власти. Люди и власть перестали говорить на языке ультиматумов — мы наконец пришли к пониманию того факта, что в диалоге все приобретут больше»,— говорит вице-премьер Крыма Руслан Бальбек.

Житель Судака Рефат вместе с другими участниками «поляны протеста» на окраине курортного города по своей инициативе демонтировал незаконную постройку на самозахвате в середине февраля. «Здесь мы находимся уже десять лет. Пытаемся получить участок. Но оформить его официально не получалось. Мы решили снести постройки, потому что нам пообещали, что взамен мы получим землю совершенно легально»,— объясняет свое решение Рефат. Около 40% «захватчиков» уже подали заявления на включение их в особую базу данных, которую открыли в начале февраля 2015 года. Тем, кто состоит на учете в этой базе, планируется легально предоставить участки под строительство домов.

В то же время все еще остаются нерешенными и другие острые проблемы бытовой неустроенности репатриантов. Всего в Крыму 300 поселков компактного проживания крымских татар, в 40% из них нет коммуникаций, воды, света, газа, к 90% не проложены дороги.

За год после присоединения властями были выполнены не все обещания, которые они дали крымским татарам и другим репатриантам. В Госкомнаце говорят, что на обустройство депортированных в Крыму в 2014 году потратили 333 млн руб. — вместо 800, которые были запланированы. На эти деньги были построены квартиры для 90 семей (площадью 6 тыс. квадратных метров), проведен газ и электричество в несколько поселков компактного проживания крымских татар. В 2015 году на обустройство репатриантов планируют потратить около 1,3 млрд руб. «Всего в Федеральной целевой программе предусмотрено еще 10 млрд руб. до 2020 года. В этом году планируют построить 30 тыс. квадратных метров жилья. В дальнейшем мы должны сдачу жилья нарастить — ежегодно сдавать по 50 тыс. квадратных метров в год», — рассказывает глава комитета Госсовета Крыма по межнациональным вопросам Эдип Гафаров. Политики отмечают, что не все планы удается реализовать быстро: прежде всего, это связано с переходным периодом интеграции Крыма в Россию (этот период закончился в конце 2014 года).

В марте 2014 года сразу после референдума пророссийские активисты снесли со здания Госсовета в Симферополе надписи на трех языках — «Верховная Рада Автономной Республики Крым». Чуть позже на фасаде появилась новая надпись: «Государственный совет Республики Крым». Но только на русском. На украинском и крымскотатарском долго ничего не было, кроме бледных следов прежней надписи на боковых стенах от входа. И лишь спустя почти год, в конце января 2015-го, на здании Госсовета появилось название учреждения и на других государственных языках — украинском и крымскотатарском.

Статус крымскотатарского языка, впрочем, как и русского, всегда был болезненным вопросом для крымчан. За последние 25 лет вокруг этой темы велись ожесточенные споры. Языковая политика на Украине постоянно менялась в зависимости от того, кто руководил страной. Пророссийские политические силы боролись за придание русскому статуса второго государственного, а другим языкам, в том числе крымскотатарскому,— статуса регионального. Западноукраинская политическая элита была против подобных шагов даже на уровне законодательных инициатив, отстаивая исключительность украинского как единственного государственного языка.

Символом языковой политики Украины и отношения региональных властей к проблемам, связанным с крымскотатарским языком, стала «школа четырех президентов». В 2013 году в микрорайоне Фонтаны (Симферополь) отмечали юбилей — 20-летие со дня начала строительства этой крымскотатарской школы. За эти годы на Украине сменилось четыре руководителя страны, а здание так до сих пор и не достроили. С 1993-го строители успели возвести только половину здания, но в последние годы деньги на строительство не выделялись. В шеститысячном районе живет почти полторы тысячи школьников, а учиться им негде. На стенах недостроя надписи: «Начало строительства 1993, окончание бесконечное, потому что это школа для детей крымских татар».

«Школа четырех президентов» — вот это индикатор, по ней и надо мерить состояние языковой проблемы в Крыму. Если одну не смогут достроить, то и остальные не начнут» — говорит Рефик Куртсеитов, кандидат социологических наук, доцент, член правления Социологической ассоциации Украины. По словам главы комитета Госсовета Крыма по межнациональным вопросам Эдипа Гафарова, в этом году планируется завершение строительства этой школы, которая сможет принять 930 учеников.

В конце марта 2014 года президент России подписал указ о государственных языках в Крыму — теперь на полуострове русский, украинский и крымскотатарский считаются тремя равноправными языками.

В течение последнего года крымские татары жаловались, что российские законы в сфере образования в регионе не всегда работают. Главная претензия — во многих школах Крыма наблюдается неравномерное распределение часов на изучение государственных языков, а где-то крымскотатарский не вводят как дополнительный предмет даже по запросам родителей. «Когда в классе моего сына не собралось достаточно детей в группу для изучения нашего родного языка, я стала думать, как его перевести в школу соседнего села, где крымскотатарский был в расписании,— расстраивается Нурия.— В итоге не получилось. Теперь вот дома учим сами. А что еще остается делать?»

Чиновники замечают, что большинство родителей отдают своих детей в русские классы. Востребованность крымскотатарского языка как школьного предмета, по их словам, низка, а для того чтобы совсем небольшие группы крымскотатарских учеников изучали язык, возможность есть не всегда.

Совсем другая картина в крымскотатарской национальной школе №42 имени Эшрефа Шемьи-заде (Симферополь). Ее директор Эскендер Тархан рассказывает: «В 2014–2015 годах у нас открылись пять первых классов: три с крымскотатарским языком обучения, два — с русским. У нас сейчас есть положительная динамика. В целом по сравнению с 2013/14 учебным годом количество учеников увеличилось на 100 человек». Вопрос об изучении родного языка и «спроса» на него, как признается Эскендер Тархан, неоднозначный и сложный. По его словам, абсолютное большинство родителей, которые выбирают для своих детей крымскотатарский язык обучения,— это люди, у которых «высокий уровень национального самосознания». А среди русских и украинцев, отдавших детей обучаться на крымскотатарском, много тех, кто считает, что, изучая язык и традиции соседей, ребенок будет лучше социализирован. «К сожалению, вопрос применения крымскотатарского языка во всех сферах пока остается открытым, и это сказывается на спросе на его изучение»,— отмечает директор школы.

Свою 9-летнюю старшую дочь Осман несколько лет назад отправил учиться в украинский класс, чтобы «она знала государственный язык». «А вот сейчас у нас пацан идет в школу, он-то уже в любом случае будет изучать русский»,— продолжает Осман. Многие родители признаются, что не отдают своих детей в крымскотатарские школы, потому что именно знание русского языка повысит в будущем их конкурентоспособность при поступлении в вуз или при устройстве на работу. По данным исследования Института этнологии и антропологии РАН, более 80% крымскотатарских детей учатся в школе на русском языке.

«Да, может быть, мы уже обрусели: кто-то больше, кто-то меньше. И язык наш теряется. Но дома я с детьми разговариваю только на крымскотатарском, чтобы родной язык не забывали. Пусть общаются по-русски на уроках»,— признается Осман, отец троих детей. Сам он знает крымскотатарский только потому, что помнит, как на нем говорили его дедушки и бабушки. Но никогда свой родной язык ни Осман, ни его супруга не изучали.

Сохранность крымскотатарского языка — серьезная проблема. Во времена депортации он смешался с узбекским, таджикским и другими языками; стал утрачиваться, потому что ему нигде не обучали. В конце 1940-х годов его даже исключили из реестра языков СССР.

А супруга Рустема Эмине уверена: когда их дети подрастут, то обязательно пойдут учиться в крымскотатарскую школу. «Главное — свое родное хорошо знать: и язык, и культуру. Нас и так мало. А по-русски дети в любом случае будут говорить»,— объясняет она. Их старшему сыну всего два года, первые слова он произнес на крымскотатарском. «Жена с ним говорит только на родном, он даже не всегда реагирует на русскую речь»,— говорит отец мальчика.

Осенью 2014 года в Крыму начали обсуждать и планировать новый закон об образовании. Работа над ним ведется до сих пор совместно с учителями и чиновниками из министерств, и законопроект уже публично представлен. Крымскотатарские политики и общественные деятели уже выразили недовольство по поводу некоторых его положений. Они убеждены, что изучение крымскотатарского наряду с другими государственными языками — русским и украинским — должно быть обязательным во всех школах на полуострове. Крымские татары особо подчеркивают, что в законе нужно четко описать механизм гарантированного получения образования на государственных и родных языках, «не ссылаясь при этом на некий предел возможностей нынешней системы образования республики или на усмотрение администраций школ».

«Что касается изучения этих языков, то в законе написано “по мере возможности”, то есть в возможных пределах. А какие пределы, когда они будут возможны — это не указано. Может быть, через пять лет, десять, а может и не быть вообще»,— говорит вице-спикер Госсовета Крыма, член Меджлиса Ремзи Ильясов. Крымские татары в своем обращении в Министерство образования республики также подчеркивают: как язык репрессированного народа, крымскотатарский «нуждается в особом к нему отношении, которое будет способствовать его восстановлению во всех сферах государственной и общественной жизни». А это, по мнению крымскотатарской элиты, в законопроекте совершенно не учитывается.

В языковом вопросе у крымских татар нет единого мнения: одни настроены радикально и требуют обязательного обучения на крымскотатарском всех школьников на полуострове, также они настаивают, чтобы и чиновники обязательно знали все три государственных языка в регионе. Другие ищут компромисс в виде изучения разговорного варианта или обучения на факультативной основе.

В региональном правительстве к критике законопроекта обещают прислушаться. «Включайтесь в эту работу, подсказывайте, критикуйте. Мы будем принимать все предложения, для того чтобы получить выверенный документ»,— прокомментировал этот вопрос для СМИ председатель Госсовета Крыма Владимир Константинов.

Мустафе 50 лет, он занимается мелким бизнесом. Много лет Мустафа был председателем мусульманской общины в Изобильном под Алуштой. Здесь жили его отец и дед до событий 1944 года. Вернувшись после депортации в родовое село, крымский татарин взялся восстанавливать местную мечеть. «Это было последней просьбой моего дедушки перед смертью. Он здесь имамом был»,— рассказывает Мустафа.

Более чем за 40-летнюю историю отсутствия на полуострове крымских татар — основной группы мусульман в этом регионе — практически все мечети, культурные сооружения, кладбища были закрыты, разрушены или полностью переоборудованы для других целей. Например, в мечети «Джума Джами» («Хан-Джами») еще в 1929 году прекратилась служба, само здание было отдано под склад исторического музея. В медресе «Зинджирлы» в Бахчисарае с середины 1940-х располагалась психиатрическая больница. Здание мечети «Елдырым маалеси джамиси» (мечеть улицы Елдырым) отдали под общежитие. «Орта Джами» использовалась как дом культуры и кинотеатр, «Кебир Джами» — как переплетная мастерская. К моменту возвращения крымских татар в конце 1980-х на полуострове сохранилось не более 20 духовных сооружений. Большинство мечетей были полуразрушены, многие использовались не по назначению. Мечеть, где служил дед Мустафы, не стала исключением: в советское время в ней сделали баню, разобрали часть сооружения на стройматериалы, а землю вокруг здания соседи разделили между собой.

Духовное управление мусульман Крыма с момента своего основания в 1992 году постоянно ведет работу по возвращению зданий старых мечетей под свое ведомство и строительству новых. На протяжении более 20 лет в религиозных общинах занимаются оформлением документов на участки под строительство мечетей и о признании незаконности приватизации некоторых зданий. Проекты по передаче земли под строительство мечетей рассматривает и предлагает ДУМК, обсуждают их и принимают решения на заседаниях горсоветов, а помощь для их реализации предлагают различные фонды в арабских и мусульманских странах. Как отмечала крымская администрация еще в 1990-х, ни одна стройка «не финансировалась за счет добровольных пожертвований». Спонсоры находятся чаще всего в Турции или Арабских Эмиратах. Так уже были построены десятки мечетей по всему полуострову.

Мустафе восстанавливать мечеть в Изобильном помогал его двоюродный брат — Мурат Улькер, самый богатый человек в Турции (состояние — $4,4 млрд, первое место в рейтинге Forbes самых богатых людей Турции), владелец всемирно известной компании по производству сладостей и напитков Ulker. Проект разрабатывали в Стамбуле; потом готовили площадку для работ, выкупая соседние участки; долго собирали необходимые документы, преодолевая местную бюрократию. В итоге восемь лет строительных работ над мечетью, которая теперь может принять 500 человек, обошлись бизнесмену в $1,3 млн. Осенью прошлого года праздник Курбан-байрам мусульмане в Изобильном впервые встретили в новой мечети.

Духовному управлению мусульман Крыма еще с момента своего основания в начале 1990-х не удалось избежать политизации ислама на полуострове и занять нейтральную позицию по отношению к Меджлису. ДУМК часто поддерживало крымскотатарских лидеров в их политических требованиях. Такой расклад не мог не вызывать напряжения между ДУМК и региональными властями. Хотя более чем за 20 лет здесь не случилось ни одного столкновения на религиозной почве. В течение последнего года, после присоединения Крыма отношения властей и Духовного управления мусульман складывались непросто. После референдума муфтият был в первую очередь обеспокоен появлением нового для региона закона, содержащего список религиозных материалов, которые относились к экстремистским. В украинском законодательстве такого не было.

Массовые обыски в поисках запрещенной литературы в медресе и домах мусульман силовики начали проводить еще в июле 2014 года. Сначала сотрудники ФСБ и ОМОН приехали в новое медресе в Кольчугино. А через месяц у одного имама в Джанкое нашли несколько запрещенных книг и возбудили административное дело.

«Мы столкнулись с новым законодательством, которое иначе регулирует все,— говорит заместитель председателя Духовного управления мусульман Крыма Айдер Исмаилов.— Для нас это непривычно было. Требование привести в соответствие с этим законом книжные полки в мечетях в кратчайшие сроки создало для нас сложности. Перестроиться так быстро невозможно как морально, так и физически». Проверки после нашумевших обысков в течение последующих месяцев случались редко, а правоохранители стали сдержаннее в действиях. Власти в итоге продлили для муфтията срок сбора запрещенной литературы в мечетях и медресе до 1 января 2015 года. Назревающий конфликт в этом вопросе между региональными властями и мусульманским духовенством был фактически заглажен.

Мустафа положительно оценивает появление российского списка запрещенной литературы, считая, что подобное ужесточение «поможет в борьбе с религиозными сектами, ваххабитами и другими радикалами». По его инициативе в селе Изобильное при мечети открыли медресе — мусульманское учебное заведение. «Здесь, рядом с нами, учат неправильному исламу. А я хочу, чтоб люди пришли в эту мечеть, нормально помолились, послушали правильную проповедь и правильно учили и понимали Коран»,— говорит крымский татарин.

Мустафа жалуется, что треть его соседей по селу поддерживают партию «Хизб ут-Тахрир» с ее радикальными религиозными идеями, а некоторые даже распространяют соответствующую литературу. Сторонников этой партии до референдума 2014 года в Крыму насчитывалось от 3 тыс. до 5 тыс. человек. Еще несколько лет назад в Симферополе они устраивали митинги за установление халифата на территории полуострова, а после присоединения Крыма многие из них перебрались на Украину. Согласно российскому законодательству, эта организация считается экстремистской и террористической, на Украине же она была легальной. Местные говорят, что оставшиеся в Крыму «хизбуты» побрили бороды, ушли в подполье и никак себя не проявляют, боясь попасть под российский закон.

К «Хизб ут» присоединяются не только верующие с радикальными взглядами. Есть и те, кто, вступив в партию, таким образом пытаются решить свои проблемы. «Мой сосед Энвер держит небольшой таксопарк. У него в начале 2000-х бандиты хотели бизнес отжать,— рассказывает Мустафа.— Так вот, чтобы спасти свои маршрутки, он пришел к местным лидерам “Хизб ут” за защитой. Они ему помогли, конечно, но взамен попросили его вступить с семьей в партию. Он согласился. Но теперь у Энвера семья разрушена: оба его сына так увлеклись идеями халифата, что уехали в Сирию воевать. Один погиб там, а второй отказался возвращаться».

В свою очередь, глава информационного офиса «Хизб ут-Тахрир» на Украине крымский татарин Фазыл Амзаев отрицает любые обвинения в адрес партии, подчеркивая, что она «не имеет военизированного крыла, не финансирует какие-либо вооруженные группы и не отправляет мусульман в другие страны для участия в вооруженных конфликтах». «Все утверждения отдельных политиков и СМИ об обратном не соответствуют действительности, являясь лишь попыткой воспользоваться исламским фактором в целях получения определенных политических дивидендов», — добавляет он. По словам Фазыла Амзаева, с фактической сменой правового поля в Крыму с украинского на российское, идея, метод и деятельность партии не изменились. «"Хизб ут-Тахрир" продолжает свою работу в среде мусульман и немусульман, невзирая на репрессии, которые практикуют против него. Так было в прошлом на протяжении 60 лет, так будет и в будущем по воле Аллаха, и Крым в данном случае не является исключением», — рассказывает представитель партии.

Уже много лет Мустафа борется с деятельностью партии на юге полуострова. «Я для “хизбутчиков” здесь — враг номер один»,— говорит он, называя их «безбожниками». В 2004 году в одной из мечетей Изобильного, где сторонники «Хизб ут-Тахрир» занимались своей агитацией, крымский татарин даже устроил драку, пытаясь им помешать. «Мне они после этого угрожали. А потом сбушники пришли (сотрудники Службы безопасности Украины.— «Ъ») и сказали, что за еще одну такую выходку меня упекут в тюрьму на пять лет»,— рассказывает Мустафа, который на тот момент был председателем мусульманской общины в селе.

В начале сентября 2014 года в Крыму основали параллельную ДУМК структуру — Таврический муфтият, который сразу же объявил своей главной целью борьбу с экстремистскими религиозными движениями на полуострове. «Среди нашего народа появились люди, которые открыто выступают против наших традиций и искажают нашу религию. За этим стояли разные экстремистско-террористические группы, такие как “Хизб ут-Тахрир”, ваххабиты и так называемые “Братья-мусульмане”… Нам необходимо оградить общество от их идеологии, не давая возможности распространять ее»,— заявил тогда в СМИ лидер альтернативного духовенства Руслан Саитвалиев. При этом он обвинил ДУМК в том, что оно на протяжении многих лет «способствовало развитию этих радикальных групп» в регионе.

Затем организация начала планомерно вытеснять ДУМК с прежних позиций, занимая мечети, которые находятся под его ведомством. Например, судебные разбирательства по поводу Соборной мечети Евпатории, которая была занята Таврическим муфтиятом, закончились только этой зимой — в пользу ДУМК. Появление подобной параллельной структуры и скандалы вокруг нее в главном Духовном управлении посчитали тогда провокацией и попыткой внести раскол среди верующих. «Гипотетически — это попытка подменить в сознании крымских мусульман Духовное управление мусульман Крыма, то есть заменить на какое-то другое управление, тем самым ослабив его»,— высказался сразу после появления второго муфтията заместитель главы ДУМК Айдер Исмаилов, добавив, что подобный расклад может быть выгоден властям республики и разным политическим силам. Но спустя время глава Крыма Сергей Аксенов в одном из своих выступлений сказал: «Я считаю, что с точки зрения мусульман Крыма, единственный знаковый орган, уважаемый и авторитетный, который ведет все время религиозную службу в части почитания ислама на территории Крыма,— это ДУМК».

Муфтий Эмирали Аблаев с весны прошлого года по сути интегрировал ДУМК в систему Духовного управления мусульман РФ (тогда оно еще называлось Духовное управление мусульман Европейской части РФ). «Правда, далеко не все крымские татары поняли этот техничный финт Аблаева. Некоторые до сих пор думают, что Аблаев, как и его старый политический союзник Мустафа Джемилев, категорически против российского Крыма. Но нет, это не так. — считает политический аналитик Закир Закиров — Эмирали Аблаев уже российский муфтий Крыма. ДУМК контролирует больше общин нежели Таврический муфтият, образованный относительно недавно. Поэтому власти Крыма проще иметь дело с Эмирали Аблаевым, который с весны прошлого года демонстрирует лояльность российской власти: как федеральной, так и республиканской». Как отмечают эксперты, лояльность между властями и ДУМК сейчас взаимная. Последние месяцы правительство работает над тем, чтобы Духовное управление мусульман получило правоустанавливающие документы более чем на 300 мечетей на полуострове. Лидер ДУМК Эмирали Аблаев отмечает, что такими позитивными, как сейчас, отношения муфтията и власти не были давно.

Для крымских татар вопрос исторического прошлого настолько принципиален, что многие, возвращаясь в Крым из депортации, старались приезжать именно в города своих предков и восстанавливать ремесло своего рода. Некоторым особенно успешно удалось конвертировать историю народа и культуру в общественную деятельность и бизнес.

Диляре Якубовой было 29, когда она с братом и своей семьей переехала из Узбекистана в Евпаторию — туда, где до событий 1944 года жили ее родственники. «Время подтолкнуло крымских татар к бизнесу, может быть, чуть раньше, чем остальных после развала Союза,— рассказывает она.— Вернувшись сюда, мы оказались без работы, совершенно чужими для всех. Мы были предоставлены сами себе». Первые деньги семья Якубовых сделала на торговле табаком, потом были ларьки с мелким товаром, после — фармацевтический бизнес. В 2002 году Якубовы организовали историческую конференцию к годовщине основания Евпатории. Тогда мэр вдохновился и одобрил программу по привлечению туристов и восстановлению исторических объектов.

Когда у Диляры и ее брата Давира появились первые серьезные деньги, мэрия предложила им реконструировать ворота города, которые стояли с XV века и в 1959 году были разрушены (в крепостных стенах Евпатории во времена Крымского ханства было пять ворот.— «Ъ»), а в ответ бизнесмены могли на выгодных условиях арендовать территорию вокруг памятника на 49 лет. В 2003 году город стал восстанавливать свой исторический центр. Ворота Якубовы строили вместо шести месяцев четыре года — при условии, что власти не будут вмешиваться в процесс. Бережно копали вручную, чтобы найти останки древнего сооружения, не повредив его. А позже искали по всей округе старые камни — материал того времени, чтобы именно из него восстанавливать ворота, а не из современного камня.

«То, что мы делали,— это большое желание прикоснуться к своим корням и показать, что наш народ здесь жил, и жил давно,— говорит Давир, строитель по образованию.— Мы сидели в архивах, внимательно и подробно изучали документы». Камни выпиливали тоже вручную с помощью пилы, которой 150 лет и которую взяли из музея. Сегодня уже не существует той техники, которая позволяет обращаться со строительным материалом XV века. Якубовы реконструировали не только объект, но и сам процесс и методы строительства того времени. Сначала собирались восстановить только первый этаж, но в результате воссоздали ворота в их первоначальную высоту — 20 м. Ворота крымскотатарской семье Якубовых на тот момент обошлись более чем в $300 тыс.

Площадь перед городскими воротами в Евпатории

К моменту окончания строительства туристический маршрут в Евпатории подтянулся к старым воротам города. Вскоре на втором этаже исторического сооружения Давир и Диляра открыли небольшую кофейню, а на третьем создали музей с макетом средневековой Евпатории, национальными костюмами и украшениями. Все эти предметы приносят сюда крымские татары: кто-то передает вещи своих предков и родственников, кто-то восстанавливает по старым образцам утварь и дарит музею. Чуть позже семья при поддержке друзей открыла туристическое бюро, потом год за годом строила кафе, отель, этноресторан, где сейчас проводят для посетителей крымскотатарские обряды и рассказывают о народных обычаях.

«Нами изначально двигала не бизнес-идея. Это был чистый энтузиазм и любовь к земле предков. А потом все логично сложилось: мы начали новое дело и стали распространять крымскотатарскую культуру»,— говорит Диляра. К сегодняшнему дню Якубовы уже построили целую инфраструктуру вокруг исторического памятника: весь их бизнес — это фактически цепочка объектов, которые входят в их культурно-этнографический центр «Одун-базар къапусы» (в переводе — «ворота Дровяного базара»). Также крымские татары создали этнографическую ассоциацию, пригласив дизайнеров, историков, портных, ювелиров, с которыми вместе делают различные национальные культурные проекты. «Если мы — крымские татары — вместе что-то сделаем, мы только выиграем от этого. Мы делимся опытом, рассказываем о нашем народе и показываем его ценности. И эту нишу мы уже плотно заняли»,— говорят Якубовы.

Из-за перемен, начавшихся в 2014 году, Крым, по ощущениям Диляры, замер. «Наша гостиница прогорела бы, если бы заработала в прошлом году, а не в 2013-м. Тяжело многим — особенно тем, кто недавно начал бизнес. В летний сезон кто-то вообще не открылся,— рассказывает она о новых проблемах.— Логистика нарушена, а новая еще не предусмотрена. Основные партнеры по товару были на Украине, а теперь к нам придут продукты, которые изначально дороже, а еще нужно учитывать расходы на их перевозку». Те, кто занимается мелким и средним бизнесом, обычно два месяца работали летом, а потом жили на эти деньги все остальное время. В 2014 году, по словам Диляры, поток туристов был заметно меньше, чем в предыдущие годы.

Бахчисарай

Для крымского татарина Бахчисарай — главная историческая и культурная святыня — столица Крымского ханства. В среднем Бахчисарайский историко-культурный заповедник принимает 410–450 тыс. экскурсантов в год. Безусловно, 90% из них — в туристический сезон, с мая по сентябрь включительно. За многие годы здесь сложился популярный маршрут «Ханский дворец—Свято-Успенский монастырь—пещерный город Чуфут-Кале». Ханский дворец — уникальный и единственный в мире дворец архитектуры времен династии Чингизидов; Чуфут-Кале — средневековый город-крепость; Свято-Успенский монастырь — один из старейших монастырей полуострова, основанный в VIII веке. В самой исторической части города сохранены некоторые старые здания, памятники разных времен, начиная от золотоордынского периода до периода Крымской (Восточной) войны.

Для многих крымских татар мечеть на территории бахчисарайского исторического центра — главное место венчания и проведения других традиционных обрядов. Очередь из молодоженов, желающих здесь венчаться, расписана на многие месяцы вперед. Девушки в праздничных платьях, парни в костюмах — их легко отличить от туристов: гостей, женихов и невест можно увидеть на территории дворца до самого вечера каждый день. Среди крымских татар считается особенно ценным и престижным сочетаться браком именно здесь.

В 2014 году примерно на 40% сократился туристический поток в Бахчисарай. По наблюдениям сотрудников Бахчисарайского заповедника основной поток — это россияне, меньше туристов с Украины. «Весь исторический и природный потенциал начинает восприниматься как особый и значимый социально-экономический ресурс для развития экономики города,— говорит генеральный директор Бахчисарайского историко-культурного заповедника Эльмира Аблялимова (должность указана на момент интервью.— «Ъ»).— Наше учреждение обеспечивает занятость до 200 человек, а в сезон — до 300. Сопутствующая занятость, в сфере услуг например,— 600–800 человек. Мы одни из крупнейших налогоплательщиков сегодня. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что прямые и косвенные поступления в бюджет района и города от работы заповедника могут составлять около четверти его объема». Эльмира Аблялимова, супруга арестованного в январе этого года заместителя председателя Меджлиса Ахтема Чийгоза, лишилась своей должности в ходе реорганизации учреждения в декабре 2014 года.

Ай-Петри

Гора Ай-Петри (входит в состав Ялтинского горно-лесного заповедника) — одно из главных туристических мест в Крыму — после репатриации крымских татар стала для них важной торговой точкой. Любой бизнес на горе считается незаконным, такие порядки были установлены еще украинскими властями. В 2007 году здесь шел настоящий бой между крымскими татарами и силовиками: первые организовали на вершине Ай-Петри поселения и открыли торговлю, региональные власти пытались жестко пресечь это, но в итоге сдались. Теперь здесь уже много лет стоит рынок, который неразрывно ассоциируется с местными крымскими татарами и их культурой. В 2012 году Ялтинский заповедник, на территории которого находится Ай-Петри, посетило около 50 тыс. туристов.